Чем бы вы ни занимались: наукой, техникой, искусством, бизнесом... талант достижению ваших целей не помешал бы.
А что такое талант? Реализованная способность что-то делать сверххорошо, виртуозно, утонченно, вызывая восторг новизной, игрой ума, глубиной проникновения или масштабностью. Конечно же, в фундаменте таланта лежат ум, образованность или просто феноменальная осведомленность в каком-то деле, неординарная работоспособность, способность достигать цель вопреки всему мешающему, умение выходить на общественно значимые проблемы, способности к чему-либо конкретному.
Но, пожалуй, кроме талантливости подражателей, в основе любой другой лежит также способность творить, т.е. создавать новое, неизведанное и при этом общественно необходимое и значимое. Для этого надо быть, прежде всего, генератором идей. Без генерации новых, сильных идей талантливых работ не будет. Наверное, вам приходилось встречаться с очень эрудированными, работоспособными специалистами, которые могут сделать все, что угодно, но на известном книжном уровне. У них было все, кроме вот этой самой генерации идей, и выдающиеся работы не появлялись.
Почитав труды исследователей жизни и качеств наиболее талантливых личностей, вы можете узнать, что зачастую это были люди с высокой чувствительностью, часто вспыльчивые, неуравновешенные с тяжелым характером. Ну и что из этого? Как все-таки генерируются идеи? Почему одни их генерируют почти каждый день, а другие - эдакие эрудиты, всё на свете и умеющие, - редко, почти никогда? И как эта генерация происходит?
Многое уже известно. Вот, например, такой алгоритм получения сильной идеи: изучение информации, постановка задачи - внедрение в проблему, настойчивая попытка ее разрешения - передышка - озарение. Да, так бывает, но не всегда и не у всех Чего-то здесь не хватает.
Я штудировал физиологию высшей нервной деятельности, интересовался "устройством" нейронов - клеток мозга, как от них отходят отростки - дендриты, как дендриты одних нейронов соединяются с дендритами других с помощью синапсов, как образуются нейронные цепи, каков химизм передачи нервных импульсов, каковы механизмы памяти. Но ответа - как происходит озарение, рождение нового, не вытекающего логически из старого (известного) и к нему не сводимого - иррационального, не было нигде.
ОЗАРЕНИЕ
Темным воскресным вечером ранней весной 1984 года я возвращался с дачи, где работал над статьей по преобразователям частот (радиотехника). Голова была уже тяжелая, да еще что-то читал в электричке и автобусе. Вошел в квартиру - мутило от автобусных газов. Отдохнуть бы. Но увидел на столе свежий номер журнала "Наука и жизнь" который регулярно читал уже лет двадцать. Полистал, а там статья академика П.В.Симонова "Предыстория души". И где-то в тексте были слова "генные мутации". И вдруг меня осенило некоей аналогией: "Мутации"
Мутации, т.е. случайные изменения в нейронных цепях, в нейронных связях, рождают информационные мутации - образов, ассоциаций, представлений. В несколько секунд или минут стало ясно: все, что мы знаем, запоминаем, так или иначе "набирается" (отражается) в нейронных цепях, системах мозга. Но как получаются их мутации, под влиянием чего мутируют нейронные цепи?
Однозначно - под влиянием стрессов!
Стресс как неспецифическая, по Г. Селье, реакция на любой сильный раздражитель вызывает синтез гормонов стресса, перевозбуждение мозга. Рвутся связи между нейронами, гибнут сами нейроны - это уже мутации, а дальше - больше: после отдыха и восстановления организма и мозга связи тоже восстанавливаются, но уже не так, как раньше, ведь часть нейронов погибла, а прорастающие дендриты соединяются не обязательно с теми же, а уже с другими дендритами других нейронов. Нейронные цепи мутировали и изменили записанную в них информацию.
Информационные мутации, рожденные таким случайным процессом, будут тоже случайными, а потому самыми разными - полезными и бесполезными, логичными и нелогичными хаотичным и чудищами, кошмарами и т.п. И только сознание оценивает и отбирает их, запоминая и развивая лишь то, что логично и полезно! Выход мутаций в их первородном виде мы наблюдаем во сне. Мутации при выходе из подсознания мгновенно достраиваются логическим мышлением до некоторой позитивной мысли или идеи. Так возникает озарение - во снеили наяву, но чаще всего при воспоминании (после отдыха) интересующей проблемы, которую приходилось штурмовать уже не раз.
Большей частью мутации-генерации происходят в подсознании, процессорная мощность которого выше управляющей мощности сознания в 104-106 раз.
Главной движущей силой в этом преобразовании является стресс, приводящий к насильственной мутации нейронных цепей и записанной в них информации.
В последующие годы я долго и внимательно отслеживал ситуации, при которых или после которых появлялись хорошие идеи. Качественно все подтверждалось. Но это у меня. А как у других?
Отличный пример, сам того не ведая, дал Д. Данин, исследовавший воспоминания физиков - Гейзенберга, Шредингера, Бора и Паули, - относившиеся к выводу Гейзенбергом знаменитого соотношения неопределенностей.
...Шел 1926-й год - может быть, самый драматичный для физиков. Старая классическая механика с ее непрерывностью и однозначностью - детерминизмом - оказалась неспособной описывать явления микромира. Поэтому создавалась новая - квантовая механика, имеющая вероятностный характер движения. Для Нильса Бора - творца теории атома - то была "пора дуэльных диалогов такой безысходной непримиримости, что в них чудом выживали дружеские привязанности, а нервные клетки не выживали", - так писал Д. Данин.
26-летний Вернер Гейзенберг, о котором позже говорили, что он был настолько невежествен, что не знал о существовании матричной алгебры, но и настолько талантлив, что создал подобную сам, когда она ему понадобилась, принадлежал к школе Бора и свои первые шаги в науке посвятил применению Боровского метода соответствия. Дух этого метода, сколь оригинального, столь и глубокого, насквозь пропитал его мысли. И, подобно тому, как в классической теории физические величины представляются в виде разложения в ряды Фурье, Гейзенберг при переходе к квантовой механике представил их некоторыми таблицами или, точнее, матрицами элементов, соответствующих возможным переходам атома из одного состояния в другое. При этом он задался целью исключить из теории величины, которые нельзя наблюдать непосредственно, - координаты, скорости, траекторию электронов. Но тут сразу же возникла сложность - ведь в тумане камеры Вильсона траектории электронов были видны и даже лихо закручивались в спираль, когда молодой резерфордовец П. Капица помещал эту камеру в магнетическое поле. Эта трудность никак не преодолевалась, более того - придуманные Гейзенбергом матрицы имели свойство некомутативности, т.е. их произведение зависело от порядка сомножителей для таких величин, как координата и импульс (произведение скорости частицы на ее массу). Но, перешагивая через все эти противоречия, сложности и несуразности, молодой Вернер, тем не менее, создал свою матричную механику, не только блестяще объяснившую результаты старой квантовой теории атома, но и давшую вместо закона целых квантов (Планк, 1900 г.) закон полуцелых квантов, который гораздо лучше согласовывался с экспериментальными фактами.
Воодушевленные великолепными результатами матричной механики, толпы теоретиков, по выражению Луи де Бройля, бросились вслед Гейзенбергу, внося в его теорию все новые важные дополнения. Так появилась знаменитая матричная механика с электроном - частицей и квантовыми прерывностями.
Бор радовался и провозглашал уже непригодность старых способов описания микромира. Но история любит подшучивать, и через полгода вышли четыре статьи цюрихского профессора Эрвина Шредингера, заложившие основу волновой механики. Шредингер отталкивался от представлений о волне-частице, введенных в физику Луи де Бройлем в 1923 году. Волновая механика была более громоздкой, но то, что у Гейзенберга было малопонятным или притянутым за уши, здесь легко выводилось из привычных физических представлений и описывавшего их математического аппарата. Вернер читал письмо Паули с изложением идей Шредингера, потом статьи самого Шредингера и никак не мог смириться со случившимся.
Обе механики давали одинаковые результаты, но физика Шредингера была для Гейзенберга неприемлемой.
Кто же прав? В дискуссии на семинаре у Зоммерфельда в Мюнхене Вернер чувствовал себя, как побитый мальчик. Директор Мюнхенского института экспериментальной физики, известный, но уже стареющий Вилли Вин, отчитал "недоучку Гейзенберга": "Молодой человек, вам еще надлежит учиться физике, и было бы лучше, если бы вы изволили сесть на место!" Шредингер ликовал, его пси-волны обещали вернуть микромиру классическую непрерывность. Бор был заинтригован и пригласил Шредингера к себе в Копенгаген - погостить. Эрвин приехал, но сразу же заболел. Выхаживала его жена Бора фру Маргарет, все его жалели, дети не шумели, но Бор не щадил: дискуссии шли каждый день. Маленькие "Борики" врывались в комнату дяди Эрвина и всегда видели одну и туже картину: папа стоял у постели больного и говорил-говорил-говорил, а дядя Вернер стоял у окна и молчал-молчал-молчал. А Шредингер вяло отвечал. Ему всегда дурно спалось, и в утренние часы он был неработоспособен. Бор же этого не понимал: он спал, как ребенок, намаявшийся за день, не мог дождаться, когда же Эрвин, наконец, проснется, и попросту будил его. Спор всегда начинался рано утром.
Когда все аргументы были исчерпаны, худой, покорный, очень интеллигентный, но непоколебимый Шредингер взорвался: "Если эти проклятые скачки действительно сохраняться в физике, я простить себе не смогу, что вообще связался когда-то с квантовой теорией". А Бор ответил: "Но зато все мы чрезвычайно благодарны вам за то, что вы сделали! Ваша волновая механика принесла такую математическую данность".
Шредингер уехал непобежденным, но защитить свою волновую ересь не сумел. Гейзенберг не удержал вздох облегчения.
Но, не сильно продвинувшийся вперед в дискуссиях с Эрвином, главный философ квантовой физики - Нильс Бор - теперь переключился на Вернера... Когда маленьким "Борикам", несмотря на их протесты, приходилось отправляться спать, а Маргарет уже успевала разведать, отчего ее Нильс сегодня вечером выглядит таким усталым, раздавалась его фраза: "Ты знаешь, я хочу подняться к Вернеру".
Всякий раз это звучало, как только что принятое решение. Толчок изнутри поднимал его на ноги. Привыкший к ночным диалогам Гейзенберг, заслышав знакомые шаги по ночной институтской лестнице, спешил отворить дверь раньше, чем Бор. Но потом перестал торопиться - каждый раз с этими шагами на него надвигалась неумолимая неутомимость Бора.
Споры шли на износ. Может быть, поэтому что-то уже приоткрывалось интуиции Бора, да все никак не могло открыться до конца и заставляло его этими полуночными дискуссиями и мучить ими Вернера.
И снова - в который раз - Гейзенберг не знал, что делать (уже со своей) корпускулярной ересью, "ибо неизбежно приходилось считаться с волнообразностью электрона".
Ничто так не связывает ищущих, как безысходность спора. Хочется непрерывного поединка. Часа друг без друга прожить нельзя. Но и вместе быть уже невозможно".
Меж тем зима превратила год 1926-й в 1927-й. И, наконец, в середине февраля настал кризис. Вечером, поднимаясь наверх. Бор вдруг приостановился и повернул обратно. Вернер, уже услышавший его шаги, не сразу сообразил, что они начали удаляться и, наконец, "замерли в колодезной глубине безлюдного за поздним часом здания".
Утром Бор уехал в Норвегию кататься на лыжах, отменив единовластно, без обсуждения, предложение отправиться туда вдвоем. Отменив и ничего не сказав, что было на него совсем непохоже. Оба дошли до чертиков.
Не выдержав напряжения последних месяцев и сбежав от ставших бесплодными дискуссий, Бор наслаждался снежной тишиной один. Изнуренный ночными спорами мозг требовал отдыха. Свежий снег, чистый воздух, ветер, бесконечная лыжня, приятная физическая усталость и тепло долинных и горных пристанищ в конце дня были его единственным уделом в первые дни в Норвегии.
Но потом в прояснившуюся голову неумолимо потекли старые мысли. Однако теперь неизменным фоном раздумий на лыжне стало уже окрепшее в дискуссиях со Шредингером и Гейзенбергом убеждение в реальности волн-частиц или, как теперь говорят, - в реальности корпускулярно-волнового дуализма микромира. И хотя Д. Данин считает, что открытие, к которому он шел по снежной целине, не сумело бы явиться в минутном озарении из-за невероятной запутанности и многомерности проблем, тем не менее, сам же и утверждает далее, что наиболее кардинальная мысль к Бору там таки являлась: а не лишены ли частицы микромира, из-за этой своей двойственности, однозначных координат и скоростей? Являлась, как предчувствие. Но почему-то не явилась окончательно и не развилась. Зато другая важная мысль - о том, что классически несоединимые черты атомной реальности не исключают, а дополняют друг друга, и явилась, и начала формулироваться в принцип дополнительности.
А Гейзенберг, так неожиданно брошенный Бором в Копенгагене, отоспавшийся и отдохнувший от ночных баталий в прогулках по окружавшему институт Феллед-парку, даже обрадовался, что мог, наконец, спокойно поразмышлять сам, без давления Бора, об этих безнадежных проблемах. "Я начал подумывать: а не могло ли быть так, что мы все время задавались неверными вопросами?" Да, квантовая теория должна иметь дело только с наблюдаемыми величинами, и треки электронов - один из предметов обсуждения - действительно наблюдаемы в камере Вильсона. И вдруг вспомнил слова Эйнштейна на коллоквиуме в Берлине: "Да, но лишь теория решает, что мы ухитряемся наблюдать!" От внезапного осознания значимости слов Вернер вскочил с кровати. "Я мгновенно проникся убеждением, что ключ к вратам, которые так долго оставались закрытыми, надо искать именно здесь. Я решил отправиться на ночную прогулку по Феллед-парку и как следует обдумать это. Мы всегда так легко и бойко говаривали, что траектория электрона в туманной камере доступна наблюдению. Но то, что мы в действительности наблюдаем, быть может, представляет собой нечто гораздо более скромное. В самом деле, все, что мы видим в туманной камере, - это отдельные капельки влаги, которые несравненно больше электрона".
Так начиналось его озарение: из него быстро-быстро - серия еще трудно уловимых новых мыслей. Где-то мелькнуло, что точное одновременное измерение координаты и скорости электрона невозможно. В неявном виде это уже содержалось в некомутативности перемножения его матриц. Разумно поставленный природе вопрос мог бы звучать так: "Может ли квантовая механика описать тот факт, что электрон только приблизительно находится в данном месте и только приблизительно движется с данной скоростью, и как далеко мы сможем сводить на нет эту приблизительность"?
К утру появился на бумаге изящнейший в своей простоте математический ответ на этот вопрос. Оказалось, что произведение в значении координаты на неопределенность в значении соответствующей компоненты импульса не может быть меньше постоянной Планка (кванта действия), деленной на 2П (П=3,1416 - известное всем со школы число). Для трехмерного пространства получаются три одинаковых неравенства, показывающих, что если точно известна координата частицы, то невозможно определить импульс или скорость ее (все значения равновероятны), и наоборот - известна скорость частицы - неопределенно ее положение. Понятие траектории в микромире теряет смысл. Электрон в атоме как бы размазан по орбите вместе с его зарядом. В отличие от Бора, Гейзенберг был более математиком, чем философом, и его мысли обязательно отливались в математические формы.
Все найденное Вернер поспешил изложить Паули, и его письмо на 14 страницах 23 февраля ушло в Гамбург. Паули моментально одобрил, назвав это утренней зарей новой эпохи. Не дожидаясь возвращения Бора, Вернер превратил черновик письма в законченную статью для журнала.
Реакция Бора при встрече была совсем не такой, как у Паули. Во-первых, он был причастен к этому успеху, ведь именно он вывел Гейзенберга на это соотношение, но Вернер финишировал сам. Во-вторых, уже при беглом прочтении рукописи, несмотря на охватившее его ликование, он заметил, что там не все в порядке. Сказались грехи в университетском образовании Вернера. До разговора с Гейзенбергом Бор отправился обсудить все это с Оскаром Клейном на природу, в Тисвиль. Случайно там же оказался и Вернер с канадским физиком Фостером.
В письме Куну Гейзенберг позже писал: "...я никогда бы не послал мою работу в печать, прежде чем не узнал бы, что Бор одобряет ее". Но для получения одобрения Бора надо было пройти его чистилище. И Гейзенберг "явился перед Бором на мартовской дороге, точно вытащенный из лесной чащи притяжением его мысли". Улыбнулись друг другу. Раздались восторженные оценки соотношения неопределенности. Но дальше улыбка быстро слетела с лица победителя, т.к. оказалось, что в этом пункте - небрежность с апертурным углом микроскопа, в другом - смешана сама скорость с ее неопределенностью, в третьем Вернер унизительно сознавал, что ничего не может возразить, и ничего не пришло на ум, кроме беспомощного: "А Паули это одобрил". И замкнулся в плохо скрытом негодовании. "Через несколько дней, - пишет Гейзенберг, - мы встретились в Копенгагене, и Бор втолковал мне, где я был не прав, и пытался объяснить, что в таком виде статью печатать не следовало бы. Помню, как это кончилось: у меня брызнули слезы, - я разрыдался, потому что не сумел вынести давления Бора. Все это было крайне неприятно".
Вот таков был накал страстей, таков уровень стресса, и такова, если хотите, чувствительность и стрессируемость Гейзенберга, в силу чего, видимо, его мысли двигались вперед гораздо большими мутационными скачками, чем мысли основательного, глубокого, но несколько философски тяжеловесного Бора - не столь чувствительного и стрессируемого, как Гейзенберг. А для него, Бора, последним толчком к окончательному осознанию и оформлению принципа дополнительности, начавшемуся в Норвегии, но не закончившемуся, явилась именно эта яркая, хотя и не слишком тщательная, работа Вернера.
Дальше, по Гейзенбергу, было так: "...Спустя несколько дней, мы согласились, что статья может быть опубликована, если подвергнется исправлению".
Только 23 марта 1927 г. статья Вернера ушла в печать. В начале апреля измученный, но счастливый автор уезжал домой - "пасхальная" весна в Баварских Альпах полагалась ему как награда. Шеф сам взялся выправить корректуру статьи и отправить экземпляр ее Эйнштейну.
Бор же медленно, но упорно продвигался в своей философии, вышел за рамки принципа дополнительности; осенью родилась теория дополнительности; и восторженный Паули предлагал даже квантовую механику называть теперь теорией дополнительности - по аналогии с теорией относительности Эйнштейна. Но это не привилось.
Соотношения неопределенностей стали новой классикой, везде фигурируют и по сей день, как, впрочем, и матричная механика Гейзенберга, и волновая механика Шредингера.
Вот мы и проследили историю открытия.
Каков алгоритм этих открытии? Сначала - выяснение противоречий и смысла положений и результатов рождавшейся квантовой физики; потом - штурм этих проблем. Тяжелый штурм. Вспомним: к вечеру Бор был уже усталым, ведь он - директор института, забот хватало. Ночью - эти бесконечные дискуссии, мысленные эксперименты. Дошли до чертиков, разбежались. Дальше, как ни крути, - отдых, потом - вспоминание проблем на отдохнувшую и прояснившуюся голову. И пошел вывод мутаций, быстро превращавшихся в озарения-идеи, настоящие скачки в познании, потом их развитие до уровня нового принципа и закона. Какие здесь стрессы? Рабочее и эмоциональное перенапряжение. Этого более чем достаточно для сильных мутаций перегруженных нейтронных цепей мозга и соответствующего мутационного преобразования записанной в них информации. Вот какой здесь стресс, вот как он связан по фазе с генерацией новых сильных идей.
Если совсем оголить этот алгоритм, то будет так: сначала длительный, комбинированный стресс и упорная работа, потом передышка, вспоминание проблем и озарения, генерация сильных идей, скачкообразное или лавинообразное их развитие в новые концепции.
ТАЛАНТЛИВОСТЬ И НЕОБЫЧНЫЕ СПОСОБНОСТИ
А как же талант, как формируется талантливость? Вас озарило раз, другой, третий. Вы генерируете новые идеи и, если вы способны доводить дело до конца, то на основе этих озарений-идей каждый раз получаются оригинальные работы, в них что-то новое, полезное и, с каждым разом, все ярче и ярче, сильнее, талантливее. Так, шаг за шагом, формируется и постепенно проступает талант.
В соответствии с законами диалектики количественные изменения неизбежно рождают качественные изменения, многое зависит от силы и длительности стрессовых воздействий на мозг
Слабые воздействия - это, например, фоновые, в которых мы живем постоянно. Не буду их перечислять. Их роль - в стирании старых связей в мозге и забывании информации. Это, собственно, ход времени. Конечно, они тоже приводят к мелким мутациям, но в процессе работы они постоянно выбираются сознанием - идет плавное, шаг за шагом, развитие по известной в философии диалектической спирали, без перескоков с нижнего витка на верхний, так как нет крупных идей, озарений, обусловливающих такой скачок и, возможно, ускоряющих подсознание, и сотворение нового - на порядок и более! Если же происходит перерыв в работе - все тонкости проблемы быстро забываются, и хотя мутации копятся, из-за стирания информации нужные мутации сознанием не опознаются и теряются.
Наиболее, видимо, продуктивны средние воздействия. Когда нейронные связи рвутся, мутации возникают, но гибель нейронов еще несущественна для хорошей работы мозга. После краткого отдыха, перерыва в работе связи восстанавливаются, но с изрядной долей мутаций, приводящих при вспоминании к нужным идеям-озарениям.
Сильные воздействия - болезни, тяжкие длительные стрессы: несчастная любовь, тяжелые травмы. Длительное нахождение на грани жизни и смерти. Что тогда? Естественно, что когда весь организм погибает, то гибнет и гигантское количество нейронов в мозге, гибнут значительные его участки. Потом - медленное выживание и восстановление мозга. Но при этом не просто восстанавливаются связи, имитирующие старые цепи, хотя и с изрядной долей мутаций, а существенно меняются многие структуры мозга, обусловливающие способности индивида. Нейроны у всех людей устроены примерно одинаково. А вот структура мозга, количество нейронов в них, в коре полушарий - это разное, поэтому разные способности.
Как уже доказано экспериментами, сильные стрессы вызывают интенсивные генные мутации в ядрах нейронов, что может приводить, как говорят физиологи, к изменению поведенческих реакций этих нейронов. Видимо, это еще один из механизмов не только усиления мутаций в нейронных цепях, но и изменения структур мозга, нервных центров, связей между ними и сопряженных с этим способностей человека.
Итак, в результате потрясений и изменения мозговых структур одни способности теряются, утрачиваются напрочь, другие усиливаются, появляются совершенно новые, не свойственные данному индивиду до пережитого потрясения. При соответствующем дальнейшем образе жизни старые, но усилившиеся или вновь приобретенные способности могут развиваться до уровня талантливости!
Это уже новый, не совсем рабочий путь становления талантливости.
Говоря о формировании необычных способностей, нельзя не вспомнить о том, что именуют "путь шамана". В шаманизме люди старались удержать духовную интуицию, непрерывно скудеющую с развитием цивилизации. Здесь на первое место выступают избранники, пролагающие путь к сверхчеловеческим силам. Ясновидцы, мистики и прорицатели хранят и совершенствуют архаическую технику экстаза многотысячелетней давности. Тут утверждается вера в то, что высшими тайнами обладают исключительно одаренные люди, посредничающие между своим народом и "духами". У них могут проявляться телепатические способности. Эти различные дарования и провидческие способности создавали прочный авторитет шаманов у народа. Неудача для настоящего шамана (здесь, как и везде хватает шарлатанов) - трагедия!
Шаманизм всегда сопротивлялся угасанию интуиции и духовных сил в человеке, тренировал "внутреннее зрение", экстрасенсорные, парапсихологические способности, медитацию, технику созерцания и экстаза. С шаманами в мир шли первые религиозные вожди. Шаман часто становился и пророком, возглавлявшим свой народ во время социальных кризисов.
Однако нас интересует другое - как отбирают претендентов в шаманы, как их готовят, как человек становится шаманом.
Отбирают в претенденты либо из потомков шамана, либо людей, особо восприимчивых, чувствительных к внешним воздействиям. Вот история шамана Игьюгарьюка.
В молодости его часто посещали сновидения. "Странные существа говорили с ним во сне, и когда он пробуждался, сновидения стояли перед ним, как живые". Сородичи поняли, что он одарен особой восприимчивостью, и было решено посвятить его в шаманы. Будущий заклинатель противился своему мистическому дару, что приводило, наоборот, к тяжелым галлюцинациям и припадкам какой-то болезни, так что, в конце концов, согласился с этим и смирился. Началось посвящение... Будущего шамана надолго оставляют одного в пещере или шалаше без пищи и питья, где он должен сосредоточиться на мысли о Великом Духе. "Истинную мудрость, - говорил Игьюгарьюк, - можно приобрести лишь вдали от людей, в великом уединении, и постигается она лишь путем страданий. Только нужда и страдания могут открыть уму человека то, что скрыто от других"... Только раз в несколько дней посвящаемому дают немного пищи и питья, а потом испытание снова продолжается.
Игьюгарьюк рассказывал, что за эти 30 дней он натерпелся такого холода и голода, так истомился, что временами "умирал ненадолго". Но, как было положено, "он все время думал о Великом Духе, стараясь гнать от себя мысли о людях и повседневных событиях. И лишь под конец явился к нему дух-пособник в образе женщины. Явилась она, когда он спал, и ему чудилось, что она носится над ним... Затем пост повторялся".
Так же происходит посвящение в шаманы и у других народов. Человек чувствует полное перерождение своего тела и духа. После посвящения эти "знахари-ясновидцы остаются под глубоким впечатлением своих духовных переживаний".
Тот, кто прошел через эти обрядовые испытания, "пережив смерть и возвращение к жизни", должен руководствоваться в своем поведении высокими идеалами. Дальше - овладение техникой камлания, экстаза, каталепсии и многое другое, ведь только в состоянии транса, экстаза, каталепсии, состоянии полусна без сознания, потери сознания и т. д. шаман общается с духами, с образами которые рождаются у него в результате заданного при посвящении вектора развития мозга, - во что бы то ни стало научиться общаться с духами! В таких состояниях и происходит общение с духами. Так происходит поиск решения заданной шаману задачи. Он создает мутации тяжкими, изматывающими методами вхождения в транс (длительные пляски, бубен, сосредоточение, медитация, хождение по раскаленным углям, ритуальное пение, действие Луны, истерия и, безусловно, сопровождающая ее гипервентиляция - дыхание углубленное и учащенное). И тут же в подсознании ищет мутации, наиболее полезные, вероятные, достоверные... "Экстатические состояния делают шамана медиумом и ясновидцем". Ведь к помощи шамана прибегают для разрешения самых тяжелых жизненных ситуаций.
Он должен безошибочно указать, кто убил охотника, где найти пропавшее стадо оленей. Показать соплеменникам свои колдовские способности, необычную силу в трансе, быстрое заживление ран... С ошибок шамана начинается его трагедия: изгнание из стойбища, из племени и тому подобное. И шаман ошибается редко.
Почему? Потому что его техника позволяет напрямую работать со всей мощью подсознания, которое в среднем больше мощности сознания в 105 раз. Но обходится шаману все это недешево - и постоянно разрушаемое стрессами, истерическими состояниями и гипервентиляцией легких при вхождении в транс (или в его процессе) здоровье, и травмы, и ранения при выходе из него.
"Пробуждение шамана от транса, - говорит Моуэт, - происходит иной раз чрезвычайно бурно. Он вскакивает на ноги, одержимый совершенно необъяснимой физической силой,.. полдюжины человек не могли удержать его; он может прорваться сквозь стену палатки и исчезнуть в темноте, а затем вернуться окровавленным и в последней степени изнеможения. Шаману, выходящему из транса, случается нанести себе телесные повреждения, которое было бы роковым для обыкновенного человека. Однако у шамана такие раны всегда заживают".
"Транс фуджийского шамана сопровождается стонами, вздутием вен. Прорицатель с вращающимися выпученными глазами, бледным лицом, с посиневшими губами, обливаясь потом, с видом совершенно бешеного человека высказывает совершено неестественным голосом волю божества. Эта одержимость часто сопровождается нервными припадками или некоторыми видами истерии...
Но являются ли болезненные процессы в душе стимулом для проявления некоторых высших способностей человека? Следует с большой осторожностью судить о шаманизме, ибо в нем, как и в других родственных явлениях, патология нередко соседствует с гениальностью и подлинным созерцанием незримого".
